«Выяснять национальность — это низко». Учитель Забита — о показной религиозности, лечении духа и Чехове
Гусейн Магомаев. Фото «СЭ»
Вторая часть большого интервью.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Публикация от Five Direction of the World (@5_storon_sveta_official)
«Китайцы — сверхтренированные, но они машины. У них нет духа как у этноса»
«Забит по своей природе физической ничего из себя не представлял. Разве что у него было врожденное чувство боя. Но не был выносливым, не было объема легких. По ушу-саньда нам трудно было выдерживать три раунда работы с китайцами. Не выдерживали мы. Поэтому нам нужно было быстрее выиграть — в первом-втором раунде. Китайцы сверхтренированные. Но они машины. У них нет того, что я бы хотел видеть в своих учениках. У них нет духа такого. У китайцев нет этого как у этноса».
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Публикация от Five Direction of the World (@5_storon_sveta_official)
Много примеров людей, кто излечивался духом. Например, попали люди в море, в шторм, спаслись, вытерпели, проявили какие-то свои высокие качества, духовные — вышли из ситуации. Природа никогда таких не отсеивает, она им помогает».
Как-то запретил ученику бить соперника по отбитой ноге. Потом подошел тренер оппонента, встал на колени и заплакал.
«Идет борьба за благородного человека, за достойного. Вы ударили соперника по ноге, он захромал. Да, по правилам вы имеете право бить ему по ноге еще, хотя он еле уже стоит на ней. Но разве вы не видите моральный момент? Хотя все кричали ему: «Джанхуват, бей ему по ноге, он уже все, бой закончен, ты выйдешь в финал». А я кричал ему: «Не бей ему по ноге!. Я испугался, что он это сделает. Но он посмотрел на меня, у него лицо такое было… Он сразу посмотрел на меня и понял. И я знаю, что мне даже ничего не надо было говорить, я его этому учил. Боялся, что он слабинку даст, но он этого не сделал, даже стойку поменял. Бывали случаи, когда он соперника в нокдаун послал, а судья не увидел.
Но Джанхуват увидел и не бьет его. Судья кричит ему: «Бой! Бой!». Джанхуват отвечает: «Да, да», а сам стоит. Судья бой остановил и замечание ему, а тому очку. Опять замечание, а тому очку. Джанхуват ходил и ходил, спрашивает потом соперника: «Ты отошел?». Тот говорит: «Да». И больше он его не ударил по голове — ни рукой, ни ногой. В корпус бил, валил его, очки собирал. А потом тренер соперника пришел ко мне и плакал: «Вот, Джонни — человек. А его друг [соперника], друг! На чемпионате Румынии ударил, добил и нокаутировал. А вы…». Джонни — это Джанхуват. Такой здоровый мужик, Петр, на коленях стоял и плакал. Медали забудут, все забудут, а вот это — нет. Их природа толкает на то, чтобы они ценили это. Это высшая форма. Благородство — это высшая форма выживания».
«Выяснять национальность — это низко и примитивно. Это то, что опускает нас в болото»
«Выяснять национальность — это низко, примитивно и праздно. В основе этого разделение людей, а в основе разделения на национальности — еще и разделение их на уровни — этот такой, этот другой. Если это даже так, то все равно — даже в самом легком варианте это некрасиво. Некрасиво. И любой пожилой человек вам это скажет, они это уже знают. Если человек кичится своей национальностью — это низко. Какое достоинство в этом? Ты хочешь подвязаться к чему-то? Но ты-то тут причем? Национальности хорошими не бывают, бывает хорошим человек. Дагестанцы вот встречаются и выясняют, кто лакец, кто даргинец, кто аварец. Простое, праздное любопытство.
Ты мне скажешь, что ты аварец, и я уже наделяю тебя какими-то чертами, свойственными как бы аварцам. Это примитивно. И, вообще, все это опускает нас в болото. Все эти разделения на нации, религии и так далее. У меня отец аварец, мама кумычка, ну и что? Люди удивляются, как так. Ну вот так. Я бы вообще всех нас назвал бы землянами. Это всё наша общность. Есть понятие коллективного разума — вот его у нас нет даже на низком уровне. А мы бы должны его иметь на мировом уровне. Все проблемы бы тогда исчезли».
«Мат — это распущенность. Контроль мыслей, слов и поступков — вот требование к моральному человеку»
«Не понимаю выражение: «Вот, матом надо уметь ругаться». Что значит уметь? Дурное дело — нехитрое. Контроль мыслей, слов и поступков — есть такой постулат-требование к моральному человеку. Контролируй себя. Бывает, да, вылетело слово. Но ты наладь контроль, должен понимать, что ошибку сделал. Если будешь говорить спокойнее, без эмоций, ты уже на заругаешься. А так, если я ругаюсь… Значит, я хочу унизить тебя, хочу продемонстрировать свою силу. На таком мерят люди друг друга, на таком примитивном уровне. А если люди матерятся в спокойном состоянии, для связки слов — это уже распущенность. Просто распущенность, потакание своим слабым, инстинктивным вещам. Матерные слова — грязные. Пока такой уровень у нас, давайте, все те люди, которым это претит — давайте как-то вместе держаться. Отстаивать это надо, не бойтесь это отстаивать».
«Религия нужна людям, они не могут сами успокоиться и понять. А я могу»
«Религия нужна людям. Основной массе людей она необходима просто. Они не понимают, что происходит. Жизнь идет, смерть все ближе, а что там, кто там, кто ответит? Вот религия ответит, снимет с вас волнение, даст успокоение. Разве это плохо? Вы же по-другому сами не сможете этого сделать. А я могу сам. И я думаю, что человек, дружащий со своим разумом и сознанием, он всегда это сможет сам. Но в любом случае, я вижу гораздо больше достоинств в религиях, чем недостатков. Они преуспели во многих вещах, в плане успокоения человека. Но, конечно, преуспели и во многих злодеяниях, хотя это уже была политика, государство и так далее.
А так как большинство людей привержено религиям, мы не можем, не имеем права уличать их в том, что они, мол, мракобесы. Нет, так не может быть. Когда так много людей за этим, пусть идут. Я никогда не стоял на стороне атеизма, даже в детстве этого не понимал, хотя тогда это была воинствующая идеология. И религиозным я не был в то время, нам тогда не до этого было. Курили мы, выпивки было сколько угодно. А когда пришла религия, ушел никотин, ушел много чего плохого. Значит, она несет что-то хорошее. И слава Богу. Это дело, которое, как минимум, нужно уважать. А все остальное — это дело вашего сознания, уровня вашего».
«Говорит: «У меня время намаза, извини». А я прохожу мимо его комнаты — он женский журнал листает»
Может ли религия заполнить в человеке пустоту? [вздыхает громко]. Черт побери, не знаю… Многие напоказ религиозны, чтобы быть в большинстве, не быть изгоем. Я просто знаю это и видел. И мне было… очень плохо самому. Уличать своего друга, знакомого, что он со мной и лжет мне. На часы смотрит: «Сейчас у меня время намаза, извини» и уходит. До этого еще говорил: «Гусейн, надо молиться». Я отвечал ему: «Братух, придет время и я, наверное, буду молиться. Просто мне нужно разобраться в этих делах. Я просто так не могу». Ну ушел он, я знаю, сколько минут его не будет. А у него лестница такая красивая в доме была, я пошел смотреть это лестницу. И проходил мимо его комнаты, на цыпочках, чтобы не потревожить его молитву. А он лежит на диване, женский журнал у него такой, сидит, листает его, смотрит на часы. Я увидел его, меня, как громом ударило просто. Я остановился, даже ходить не мог. Потом потихоньку отошел назад и ушел. Думаю: «Почему он так делает? Почему боится? Почему обманывает?». Я сначала не мог этого понять. Ну, пришел он, а я даже смотреть на него не могу. Ольга там была, я говорю: «Ольга, пошли», нам нужно было идти, попрощались быстрей и пошли. А потом я со временем понял, зачем он это делал. Я простил ему это. Он это делал в угоду общественному мнению, чтобы люди говорил: «О, Али, молится». И оказывается, это не единичный случай.
Меня так просто не взять, я все обдумаю. А в целом, человек приходит к этому из страха, из пустоты. Хотя нет у нас никакой пустоты. Человек думающий, размышляющий не имеет этой пустоты. Я даже не понимаю, о чем речь, когда говорят: «Скучно, нечего делать здесь». Я этого не понимаю. Вот на это [показывает на горы, лес и долину] — можно смотреть часами. Оно никогда не надоедает, оно всегда меняется, всегда разное. Это мое созерцание и любование природой. Это целый пласт, как можно скучать? Всюду, куда бы ни забросила жизнь, можно почитать, поразмышлять. А люди к этому не приучены, подскакивают, начинают искать, куда бы приложить себя, что бы взять в руки. Не надо ничего брать, посиди, подумай. Иногда мысли будут всплывать о себе неприятные. Иди им навстречу, прямо на них. Сразу вырастешь (смеется).
Мое личное отношение к Богу? Есть что-то, что сотворило в том числе и меня. Ведет меня, помогает, развивает. Я бы назвал это и Богом, как угодно. Я не знаю, как это назвать. Я бы назвал это природой. Когда я говорю «природа», люди меня не понимают, они понимают это буквально. А я понимаю это всеохватно. Но я не против того, что я называю это Богом, божественным. Мне кажется, я очень верующий человек. Я искренне верю и знаю это. Я могу не делать поклонения и молитвы, но могу говорить абсолютно искренне и даже могу слышать какие-то ответы в плане жизни своей. И я не приписываю это себе, а приписываю тому, что я являюсь частью этой силы, которая в такой гармонии вообще… существует. И просто нас поддерживает. Все эти виды религии, их очень много, и это уже говорит о том, что здесь очень много человеческого и очень мало божественного. Но мне кажется, человек вырастет и здесь тоже. Я очень много находился с самим собой, когда месяцами в больнице находился, и я постоянно размышлял, думал, иначе бы с ума сошел. Это трудно сформулировать. Сегодня я говорю одними словами, завтра — другими, но я всегда говорю об одном и том же».
«Священные книги возвышают дух, но нас создают размышления, а не книги»
«Библия, Коран и другие священные книги для меня — литературные памятники. Очень высокого толка. Я читал и «Дао дэ цзин», и Коран, и Библию — мне было все интересно это. Наверное, я искал что-то божественное, размышления об этом. И когда я это видел все — конечно, это сильно возвышало мой дух. Учения эти возвышают. Мне нравилась одна притча. Один город попал в беду, его разорили, сожгли. А у него была великая библиотека. Все эти книги люди правоверные нагрузили на верблюдов, спасли библиотеку и убежали с караваном ночью. Но не в ту сторону. Очень долго шли, люди стали падать, стали умирать от жажды. Тогда они садились и из этих сотен книг переписывали содержание, а затем сокращали его. И шли дальше. И опять верблюды погибают, люди погибают.
Опять они из книг переписывали суть и шли дальше. И вот когда на горизонте появился город — всего один человек ползком добрался к нему, и в руке у него был клочок записки, на котором была написана вся суть этих книг: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мохаммед — пророк его». Мне эта притча очень понравилась. Я люблю, когда человек может и вширь и внутрь, вглубь. А те люди владели этим. Дело не в книгах больших, а в душах людей. Хотя вот художественная литература тоже может возвышать. Например, Чехов. Он очень тонко чувствовал недостатки людей. Не зря у него говорится, что в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Это великие слова, на всю жизнь их запомнил. И не только их. А если помню их, значит, это работает. Мы произносим, думаем, вспоминаем, оно опять приходит — и это наши размышления. И они создают их. Даже размышлять не учат людей, кстати…».